Премьерный спектакль Омской драмы "Камера обскура" (18+) от режиссёра "Времени женщин" и "Искупления" Алексея Крикливого - адское пособие по развращению и так болтающейся на краю пропасти души. Мучительная четырёхчасовая операция по самоослеплению чужими скользкими руками. Путешествие из Эдемского сада на дно порочного омута. Роман Владимира Набокова буквально по эпизодам и с уважением к "живущему по законам литературы" творчеству автора оживает в киношно-музейных декорациях Камерной сцены. Герои с атомной глубиной распадаются на два очевидных полюса. Есть здесь своя Магдалина с дьяволом и пантеон святых по другую сторону баррикады. А между ними человек - слабый и по природе своей тяготеющий к грехопадению. Через его несчастья и добровольную слепоту нас приглашают снова научиться ценить самое драгоценное в жизни. Как и с любым моральным уроком - сладко и легко не выйдет. Кстати, на написание этой рецензии нас во многом вдохновила интересная беседа с исполнителями главных ролей в спектакле - Игорем Костиным (Горн) и Ириной Бабаян (Магда).
И пошёл дождь, и настал потоп
"Вот я теперь уж от себя задаю один праздный вопрос: что лучше - дешёвое ли счастие или возвышенные страдания? Ну-ка, что лучше?" - спрашивал себя человек из подполья Достоевского. Набоковский Бруно Кречмар (Владислав Пузырников) в сценическом воплощении режиссёра Алексея Крикливого делает свою роковую ставку. Вместо опостылевшего ему семейного быта с женой Аннелизой (Кристина Лапшина), "как-то мало ею взволнованный", мужчина предаётся внезапной, губительной страсти с юным, но уже коварным созданием - 15-летней (!) Магдой Петерс (Ирина Бабаян). Сразу вспоминается парадоксальная библейская аксиома: "Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет".
Ослеплённый желанием, инфантильный Кречмар наивен, как непробудившийся Адам. Он жертвует будущим и настоящим ради острого удовольствия в моменте. В названии этой истории режиссёр оставил набоковскую метафору. "Камера обскура" - это прототип фотографического аппарата, позволяющий получать перевёрнутое изображение. Читая произведение Набокова, ты в первую очередь поражаешься безграничному цинизму и презрению главного героя к близким. Искреннюю заботу и любовь жены Бруно принимает с отвращением и неприязнью, тоже как бы перевёрнуто: "как она была жалка и доверчива. А этот её клевочек в лоб".
Кажется, что жаждущий страстного, телесного и почти животного познания Кречмар сам "обманываться рад". Мечтает обучить девочку "арсу аморису" (искусству любви), только и всего. Сколько до жены было женщин, с которыми хотелось, но не удавалось, "которые проходили мимо, оставив на день, на два ощущение невыносимой утраты". Так что падение Кречмара, это вовсе не внезапное наваждение, а скорее то, что "подстерегало и дразнило его с отроческих лет". Да и правда же, что: "Титанов мысли и гигантов духа до гибели доводит потаскуха" (Бертольд Брехт).
А что Магда? Откуда у такой молодой девушки столько порочности и хитрости? Кажется, просто гнилая среда заполнила некогда пустой сосуд. Непростое детство, бедность, неприкаянная красота, помноженная на большие амбиции. "Многое из того, кем он мог бы стать, рассеялось, и худшее, кем он мог стать, воплотилось. Всё разваливается само по себе, но грехи людские ускоряют деградацию. А потом наступает потоп" (Джордан Питерсон). Кстати, потоп предвещает и дождь, во время которого Магдалина… ой, то есть Магда и Бруно впервые по-настоящему встречаются лицом к лицу.
Эдемский сад четы Арнольфини
Преуспевающий знаток живописи до встречи с "библейской блудницей" Магдой обитает почти что в Эдемском саду. Жизнь гармонична, он богат, успешен, ещё вполне хорош собой и к тому же состоявшийся семьянин. Но искушающий змей в прекрасном обличии уже притаился в саду. Вот со знанием и страстью влюблённого в своё ремесло человека Кречмар вдохновенно растолковывает толпе собравшихся смысл знаменитой картины Яна ван Эйка "Портрет четы Арнольфини". Полотно является не только одним из самых загадочных произведений изобразительного искусства в мире, но и открывающей изюминкой декораций, своеобразным ключом ко всей постановке.
Главные герои подобно персонажам с картины предстают перед зрителем в той же цветовой палитре. Чёрные и изысканные костюмы и шляпы Бруно, дорогие и консервативные наряды Аннелизы в тех же зелёных оттенках (цвет богини любви в Древнем Риме). Бледный облик Аннелизы вызывает стойкую ассоциацию с образами ангелов. А под самый конец постановки режиссёр и вовсе помещает женщину "в портрет", в котором её, казалось бы, божественный лик застывает в таком человечном и понятном выражении тревоги и беспокойства за мужа.
Мужчина с картины - Арнольфини - был богатым купцом 15-го века, согласно одной из популярных версий, на этом полотне изображена брачная церемония при двух свидетелях и незримом присутствии Бога (всё это отражается в зеркале, обрамлённом миниатюрами сцен Страстей Христовых). Занесённая вверх ладонь мужчины - символическое обещание женитьбы на этой женщине.
А вот у героев набоковской истории - Бруно с Магдой - дальше обещаний дело, конечно, не зайдёт. Для босоногих "брачующихся" пол комнаты на момент близости становится практически святой землей. Возможно, поэтому и в спектакле Омской драмы пол - белоснежный. Он выгодно оттеняет порок.
Кстати, апельсины, которые можно рассмотреть на картине ван Эйка, можно трактовать как символ райского блаженства (считай, те же яблоки). В тексте Набокова тоже есть апельсины. Кречмар ест их, когда приходит навестить покинувшую этот мир маленькую дочь. Апельсин появляется и в коротком рассказе его знакомого Дитриха, после которого "слепой" главный герой прозревает и узнаёт об измене. Так что неудивительно, что режиссёр усмотрел в произведении ван Эйка источник вдохновения для своей постановки. На пропитанном глубоким символизмом полотне каждая деталь имеет значение и может служить ключом к пониманию спектакля и сути самой набоковской истории. В конечном счёте блуждающая душа Бруно поддаётся чарам дьявольской стихии. К сожалению, соприкосновение с этим пламенем приносит трагедию и забирает чистую душу - маленькую дочку Кречмара и Аннелизы - Ирму. Сбитый жар тела усугубляется внезапным переохлаждением - девочка на свою беду открывает окно в морозную ночь, принимая за отца кого-то, кто "повадился ходить в гости к даме, живущей наверху".
Есть в спектакле и ещё один примечательный персонаж - совратитель Горн (Игорь Костин), он же молодой карикатурист и создатель харизматичного хомячка Чиппи. Весьма поспособствовавший грехопадению Магды мужчина, создавший любовный треугольник, воплощение чего-то нечистого на сцене (само имя Горн - Horn, то есть рог, придаёт его образу чертовщинки). Он безжалостен (достаточно вспомнить, как Горн издевался над потерявшим зрение главным героем), самовлюблён (нарядные, атласные костюмы, крашеные волосы, манера себя подавать), двигается и действует как самый настоящий хищник, почуявший лёгкую добычу в лице Кречмара и уже давно покорившейся ему Магды.
По законам литературы
Стерильно белый интерьер кречмаровских апартаментов в оформлении художника-постановщика Анвара Гумарова - словно комната в музее. А весь спектакль в таком случае - ожившая картина, которая пишется в моменте из самой густой палитры человеческих страстей. И всё это в сопровождении блестящего авторского слова. Текст романа без изменений и дополнений звучит из уст всех главных героев посменно, часто переходя в простое описание, оставляя на откуп зрительского воображения остальное.
"Набокова нечасто ставят в театре, потому что его произведения живут по законам литературы", - рассказывает режиссёр, отважившийся отправить набоковский текст на сцену неискажённым. Но у всего есть своя цена: не каждый зритель выдержит три часа пятьдесят минут наблюдений за облапошиванием и добровольной деградацией одной не самой занимательной в мировой литературе личности. Этот спектакль - испытание публики на прочность.
"Это мой худший роман… Персонажи - безнадежные клише"
Поставить похоть на пьедестал, а потом сорвать её с него, оплести смыслами голую и порой постыдную правду жизни - пожалуй, таков был собственный эксперимент писателя в этом насыщенном событиями и психологизмом произведении. "И хотя на надгробном камне довольно места для сокращённого, в мшистой обложке, изложения человеческой жизни, а всё-таки всегда хочется знать подробности", - обнажает свой замысел Набоков уже во вступлении к роману. И спектакль в таком случае можно воспринимать как наглядную иллюстрацию к искусно написанному тексту. Эстетично-киношную, великолепно сыгранную, подобно роману - многослойную и насквозь пропитанную символами. Но, как и само произведение, оставляющую мерзкое послевкусие от такого близкого соприкосновения с порочной и разочаровывающий стороной жизни.
Фото предоставлено Омской драмой, Андрей Кудрявцев
