Каким для Вас был день 9 мая 1945 года? И что для Вас сейчас этот праздник?
Это был день ликования. Знаете, что такое ликование? Это когда во всех поднимается желание жить. Помню, тогда все, у кого было оружие или боеприпасы, выходили на улицу и стреляли. Не жалели ничего. Почему? Радость была, мы были переполнены ею, поскольку понимали: теперь живем мирно, теперь мирное небо над нашими головами синеет. Нет больше войны, нет усталости, нет бомб, нет снарядов, нет взрывов, нет тревог. И знаете, какое главное желание осуществилось? Наконец-то удалось выспаться (смеется). А сейчас, хоть и прошло уже порядком времени, для меня, да и для всех тех, кто миновал то лихолетье, наверное, одно чувство - чувство выполненного долга. За будущее своих детей и внуков бились, так что, обращаюсь к потомкам, живите, не зная войн. Пусть уж только на наши плечи такая судьба выпала, вам ее повторять незачем.
Где Вы застали Победу?
Я закончил войну в Кёнигсберге. Я был там третий раз ранен и уже шел в госпиталь. Там, на больничной койке, и услышал я о нашей Победе.
Как встречаете 68-ю весну, прошедшую с того времени?
Понимаете, чтобы на этот вопрос дать правильный ответ, нужно... (задумывается) Нужно настроить себя на правильный лад. Ведь настройки эти жизненные, во всей жизни, имеют большую важность. Не только в плане праздников, а вообще во всем. Должен быть, как бы это сказать, революционный подъем духа, радости! Когда это вас наполняет, тогда и жить хочется, и видеть хочется, и праздновать хочется, и танцевать, и петь.
На войне все было: и любовь, и лишения, и дружба...
Может быть, для кого-то это и было, а для меня нет. А знаешь, почему? Мою школу отправили на фронт, всю школу. Сняли нас и отправили под Харьков. Приехали мы туда и за три дня его освободили, этот город. Затем нас из Харькова направили в Великие Луки. Представляете, какие расстояния? Доехали - там кипит война. Фронт уже 150 километров шел. Это расстояние, эти 150 километров, мы шлепали пешком. Жили там где-то в 25-30 километрах от фронта, в лесу. Никакого тебе селения, ничего не было. Кругом только деревья. Мы жили в шалашах, которые строили из хвойных деревьев. А ведь тогда уже холода были - конец ноября, декабрь, январь. В наших новых "домах" костры горели, возле них и спали. Не раздеваясь, два с половиной месяца жили! Никто даже не болел. Умывались снегом, но не жаловались. А кому это нужно? Уже понимали прекрасно, что не на курорт отправлялись солнечный, не к морю ехали, чтобы загорать. Это первое. Второе. Получил ранение. Опять в лесу оказался, землянки вырыли, опять никого не было. Любовь спасала. Любовь у меня крепкая была. Как у Есенина: "Как жену чужую, обнимал березку". Вот она - единственная моя любовь тогда была.
Расскажите, откуда Вас призывали и какой боевой путь прошли?
Я призван с Усть-Ишима. Сейчас послушайте: в январе 43-го призвали. На улице морозы лютые. Мы, 350 усть-ишимских ребят, прошли 250 километров, чтобы в армию попасть. Подумайте, 250 километров! По трескучим холодам! И никто не стонал, просто шли и шли дальше. Добрались до сборного пункта, затем кого куда, а меня в Красноярский край на "учебку". Здесь я в лыжную команду попал, здесь же тренировался, даже выполнил норматив мастера спорта. Параллельно осваивал премудрости "пулеметной науки". Пулеметчиком я был, на "Максиме" учился.
Что было самое страшное на войне - первый бой, свист пули, смерть друзей?
Самое страшное в моей жизни - это форсирование Немана. Когда мы к нему подошли, то хотели форсировать с ходу. Саперы навели понтонные мосты, то... Сейчас, подождите, я немного отойду в сторону. Когда мы пришли к Неману, я пулеметчиком был. Нас сто человек было в роте, сто! А к Неману пришли только семеро. И так в каждом подразделении были огромные потери. И все-таки гнали мы немца, не давали ему покоя. Но, возвращаюсь к теме, налетела авиация, порушила созданные мосты, а все, что там находилось в тот момент - люди, техника, свои, чужие, - все пошло на дно реки. Наскоком форсировать Неман не удалось, провалился этот план. Было решено, что ночью (часа в два-три) тайно, скрытно сделаем плоты или что-то наподобие. При помощи подручных средств сплавлялись. И вот я и наш командир решили таким образом преодолеть реку, выбраться на противоположный берег, где засел противник, и занять, отбить территорию. Ротный или взводный (сейчас уже не вспомню) струсил, мы вдвоем поплыли. Нет, можно сказать, даже втроем: еще пулемет был, который весил добрых шестьдесят килограммов, да две коробки с патронами. Каждая - по десять килограммов. В общем, добрались до середины Немана, а я хорошо умел управлять лодками, поэтому и с нашим "кораблем" справлялся успешно, тут страх и подкрался: почему не стреляют? А если в плен возьмут, как быть? Сердце колотилось, как бешеное, остановить, успокоить его было невозможно. Я с такой невероятностью, если разрешите использовать подобное слово, переживал этот период. Думал: "Убьют, ну и пускай!". А потом еще мысли были: "А если в плен возьмут? Будут пытать, издеваться, потом все равно убьют". И вот какая-то безысходность засквозила, мука. За всю войну я так никогда не переживал, как при форсировании Немана.
Как Вы и Ваши товарищи боролись со страхом? Фронтовые сто граммов помогали?
Как же Вы психологию не знаете людскую все-таки (улыбается). У каждого человека есть сила духа, правда? Вот у каждого она есть, без исключений. Каждый страх по-разному переносит. Один на передовую сразу поднимется, другой сделает это с великой тягостью. Вот сильные духом они-то и увлекали за собой остальных, подавали пример. И тогда все подразделение поднималось и шло в бой за таким человеком. Поэтому все наши победы достигались исключительно за счет силы русского духа: шли на тараны, доты закрывали, амбразуры закрывали, грудью под вражеские пули бросались, чтобы товарища спасти. А жизнь-то одна у всех, а они, герои эти, гибли за других бесстрашно. С гордостью гибли, доблестно. Знали, что через три секунды уже не будут жить, а все равно шли. А почему? А потому что любил свою Родину, любил всех тех, кто живет с ним в одном Отечестве.
Афанасий Филиппович, скажите, нет чувства обиды на то государство (пусть уже не Советский Союз, но Россия), которое Вы защищали? Ведь в проигравшей Германии фронтовики-ветераны живут несравнимо лучше, чем в стране, остановившей фашистскую угрозу.
(долго молчит) Нет, такого чувства нет. Наверное, я просто такой человек - иду по жизни с улыбкой, с присутствием того духа, о котором мы уже сегодня говорили. Я прекрасно понимаю и помню, что после Победы рисовалось светлое будущее, ясное будущее. И многие из этих мечтаний не сбылись. Но ведь мы продолжаем жить. Да, через пень-колоду, да, многие наши наследники оказались недостойны своих дедов и отцов, да, власть про многих из нас забывает или вспоминает крайне редко, но мы живем. Это главное. И та Победа никуда не денется, останется с нами, со всем свободным миром навечно. Не подумайте, в моих словах обида не звучит. Все есть так, как есть. Забывают нас? Но остаются и те, кто помнит. И такие всегда будут, по крайней мере, верю в это.
Что бы Вы хотели сказать нам, молодому поколению, какие напутствия дадите?
Ребятушки, я уж, наверное, в тысячный раз скажу: просто живите, живите и радуйтесь каждой мелочи. Цените это мирное время. Успейте сделать то, что мы не успели. Только прошу - не за себя прошу, а за всех фронтовиков, - не забывайте тропинки к нашим могилам и памятникам, не забывайте про подвиги русского народа. А больше-то ничего нам и не надо…
