Анастасия Гараева - культуролог, заместитель директора Городского музея "Искусство Омска" по научной и выставочной работе. Ещё в студенчестве она увлеклась культурологическими школами, помнит "Искусство Омска" в аварийном состоянии и умеет и любит работать в любых условиях: и поехавшей крыши, и текущих зрительских предпочтений. Анастасия была куратором десятков запоминающихся проектов, о её участии в своей выставочной судьбе мечтают многие художники. Мы поговорили с ней о старой и новой истории музея, фондах искусства Омска, реализованных и задуманных проектах, а ещё о любви, счастье, духе места и провокационных играх города со своими жителями.
- В школе мне была интересна и естественно-научная история, и гуманитарная, но поскольку существовало распределение на направления, я выбрала второе. Потом я поступила в ОмГУ им. Достоевского на факультет теологии и мировых культур, на культуролога. Ещё я отучилась в магистратуре ОмГПУ, на филфаке, кафедра литературы и культурологии, профиль - народная художественная культура. Это классно, потому что у нас в городе было четыре культурологические школы, и две из них я прошла тогда, третью прошла у нас в музее и знаю, чем они различаются.
- Расскажите, кто такой культуролог?
- Это сложное образование. И, наверное, отечественная культурология как проект не до конца состоялась, потому что это понятие до сих пор размыто. На мой взгляд, культуролог - это теоретик культуры, тот, кто может анализировать, как развивается культура, зная и используя методы и наработки множества разных дисциплин, не только гуманитарных, но и естественно-научных, например.
- А почему вы из всех гуманитарных дисциплин выбрали, к примеру, не филологию, не философию, а именно культурологию?
- С филологией личная история: у меня сестра филолог, и, глядя на неё, я понимала, что мне хочется чего-то более теоретичного, абстрактного. А что касается философии, на тот момент, как я поступала в вуз, я не думала, что это может быть применимым знанием, хотя сейчас смотрю на это иначе. У меня был справочник абитуриента для поступающих в вузы, я его листала и искала, что мне по душе. Мне тогда хотелось, чтобы ещё какой-то языковой компонент присутствовал. Тогда мне понравилось в культурологии, что ты не выбираешь изначально какое-то одно узкое направление, у тебя одновременно и про язык, и про искусство, и про культуру, и про историю, ты изучаешь всё и потом можешь себя уже "достраивать" в том направлении, которое тебе покажется интересным, нужным, правильным для тебя.
- Вы окончили учёбу и сразу пришли работать в Городской музей "Искусство Омска"?
- Нет, какое-то время я работала в Авиационном техникуме преподавателем МХК. Это был забавный период, потому что я пришла ещё такая зелёная, а там были ребята, которые младше меня буквально лет на пять и при этом в два раза выше меня ростом. Техникум - это сложная история, ученики чувствуют себя уже не школьниками, а взрослыми, но при этом у них дисциплина должна быть такая же, как в школе. И им не всегда было понятно, зачем им нужен предмет МХК, мне приходилось им объяснять, что, возможно, это поможет им с девчонками познакомиться.
- И после техникума вы пришли в музей?
- Да, с 2011 года я работаю в Городском музее "Искусство Омска". Он тогда был ещё на Куйбышева, то старое здание - это моя музейная альма-матер. Несмотря на то, что моя профессиональная деятельность более активно развивается сейчас, здание на Куйбышева - это то место, где я стала музейщиком.
- Расскажите про музей тех времён. Насколько я знаю, он какое-то время даже был закрыт для посетителей, потому что здание было аварийным.
- Всё верно. На тот момент, когда я пришла, выставки в здании уже не проходили, хотя чуть раньше был короткий период, когда там находили небольшой зал для этих целей. Аварийное здание не позволяло нам и самим работать в полную силу, мы там не могли находиться полный день. Есть даже истории про то, как сотрудники ходили в касках, но мы этого не застали. Мы пытались как-то своими силами приводить здание в порядок, делали косметический ремонт в отдельных кабинетах. Главное, что музей работал. У многих ощущение, что когда мы сидели на Куйбышева, то нас как будто не было.
- А чем сотрудники тогда занимались? Какая работа была в музее? Комплектование фондов?
- Понятно, что музей собирал, обрабатывал, хранил фонды. Кроме того, есть большой объём работы, в том числе выставочной, которую можно делать, не имея своей площадки. Мы проводили выставки на каких-то городских мероприятиях, это была обязательная история. Понятно, что, поскольку мы не могли работать в полную силу, у нас не было какого-то фундаментального плана, но у нас было очень много площадок: детские сады, социальные центры комплексного обслуживания, театры. Всю городскую инфраструктуру мы так или иначе охватывали.
Но одно дело, когда интерес партнёрский, когда площадка приглашает, хочет, чтобы музей на её территории разместил экспозицию. Было сложнее, если нам приходилось самим искать место для каких-то наших проектов. А у нас были выставочные конкурсы, например. Тот же наш большой проект "Мой город", который теперь называется "Омск: здесь и сейчас", мы его делали ежегодно ко Дню города в Союзе художников. Вообще, это было классное время, приходилось что-то искать, выдумывать, это была большая, активная работа, взаимодействие с художниками наконец-то в каком-то зале.
- А когда музей переехал в новое здание? И что дал этот переезд музею?
- Мы переехали в конце 2017 года, в марте 2018-го у нас состоялась здесь первая выставка. Переезд дал очень много на самом деле, можно сказать, что с этого момента начался новый виток нашей истории. Конечно, мы как коллектив свою историю мыслим тридцатью годами, - с момента основания музея. Но на исходе этих 30 лет мы всё-таки получили своё здание, куда посетители могут прийти. И до сих пор для многих откровение, что музей открылся в 1991 году, а не несколько лет назад. В некотором роде мы возродились, как Феникс из пепла. Это возможность наконец-то работать с людьми, звать их в гости, делать какие-то проекты, которые раньше мы часто не могли делать на чужих площадках, а на своей уж тем более.
- Насколько у музея обширные фонды?
- Для малого музея это довольно внушительная цифра, особенно если учитывать, что последние долгие годы мы комплектуемся в основном за счёт даров художников. Большой респект нашим омским художникам, которые понимают, зачем отдавать работы в музей. Не все к этому готовы, не все понимают, почему нужно подарить, а не продать. Нам бы тоже хотелось покупать. Но у нас до сих пор нет финансирования на комплектование фондов. Тем не менее огромную часть фондов, даже больше, чем в первые годы, когда нас ещё финансировали, мы сформировали за счёт того, что художники шли навстречу. Большая благодарность Владимиру Фёдоровичу Чиркову (основатель Городского музея "Искусство Омска" - прим. ред.), который этой идеей сумел заразить многих. Я считаю, что он придумал очень классный, успешный концепт - локальность, дух места, концентрация на том, чтобы собирать именно местное. Эта наша культурологическая история - это то, что позволило нам создать плотный союз с художниками из Омска.
- Фонды очень разные. Мы - художественно-культурологический музей. Это такая в некотором смысле "химера": если погуглить, ты до сих пор не найдёшь ни одного музея с таким профилем. Художественный музей - это, как правило, изобразительное искусство: живопись, графика, скульптура, - у нас это есть. Но кроме этого у нас есть ещё и чисто культурологические фонды, например, печатная продукция - это тиражная продукция, которая выходила в городе когда-либо. Очень часто её делают классные графические дизайнеры, или к ней прикладывают руку художники, например, Василий Белан, который ещё в советское время, до всех компьютерных историй, делал всё вручную. Он один из основоположников полиграфического дизайна в городе. Или мы собираем, допустим, фантики от омских конфет. Мы собираем проездные билеты, те, которые были до того, как появились пластиковые карточки. Выпускались они в Новосибирске, насколько я знаю, но тем не менее бытовали в нашем городе. Я помню, как ещё в студенчестве я смотрела на голографические рисунки, на их дизайн и всегда думала, что, наверное, там сидят какие-то мощные креаторы, которые каждый раз придумывают неповторяющийся дизайн, достаточно много его вариаций. Ещё у нас в фондах есть винные этикетки.
Очень интересный фонд детского спонтанного рисунка. Это история, когда ребёнок без преподавателя, без конкретной творческой задачи садится и рисует. Это тоже своего рода культурологическое исследование, потому что позволяет отследить актуальные тренды в сознании ребёнка в конкретную эпоху. Например, можно вспомнить, что в моём детстве девочки чаще рисовали каких-то сказочных принцесс, это было связано в том числе с популярностью диснеевского контента, который тогда появился, и мы очень активно его потребляли. А сейчас дети рисуют больше супергероев, комиксы. Дальше, может быть, какая-то корейская волна пойдёт в связи с популярностью направления K-pop. Это очень интересно. Люблю приводить один пример: у нас есть работа 1990-х годов, мальчик нарисовал рисунок, который называется "Очередь от собеса в магазин". Суть в том, что бабушка получила пенсию и пошла в магазин за продуктами, такой долгожданный момент месяца. Только в этой очереди стоят сказочные персонажи, например, Баба Яга. Это такая поздняя советская действительность конца 1990-х, с дефицитом, с ожиданием пенсии или получки и в то же время со сказочными персонажами, которыми дышала эпоха, интегрированными детским воображением в эту реальность.
- А какие фонды самые обширные?
- У нас есть три самых пополняемых фонда и самых многочисленных по количеству экспонатов. Они же самые сложные, потому что это огромное количество единиц хранения, долго и много нужно с ними работать, чтобы их все поставить на учёт, обработать, описать, ввести в научный или выставочный оборот. Это художественное образование - фонд, посвящённый практикам, методикам преподавания изобразительного искусства, дизайна в городе. Фонд фотографий и негативов и фонд печатной продукции - там очень много мелких экспонатов. Хранилище живописи и хранилище фотографий и негативов имеют одинаковую площадь, но это совершенно разные объёмы хранения. Тех же фотографий и негативов у нас десятки тысяч.
- Если говорить именно об омском искусстве, есть у него какое-то своё лицо, свои особенности?
- Скорее всего, полистилизм, который наши искусствоведы часто любят отмечать, я согласна с этим определением. Что классно - у нас город художников. Нам повезло, что в Омске есть профильное образование. Начиная с трёх лет ты можешь пойти в изостудию, потом - в художественную школу, техникум, вуз и дальше устроиться работать по специальности, продолжать работать как художник, преподавать. Все ступени художественного образования у нас есть, поэтому у нас художники воспитываются не только из жителей города, но и очень много людей приезжают в Омск получать это образование. Художников много, и даже если кто-то покидает город, появляется новое поколение, новые лица. Вот эта активность, постоянная сменяемость, ротация - это тоже черта омского искусства. У нас нет чего-то одинакового, нельзя сказать, что всем омским художникам свойственен, к примеру, омский академизм. А полистилизм - да, такая смесь, которая постоянно бурлит, меняется, и это очень классно. Я считаю, что в целом в художественной жизни должны быть разные акторы, от институций до конкретных художников, которые вносят каждый свою энергию, свою волну, свой взгляд, для того, чтобы это было живое образование.
- Куратором скольких выставок вы были за то время, что работаете в музее?
- Я не посчитаю (смеётся). Несколько десятков точно.
- И какие выставки вам запомнились больше всего? Вообще, кураторство - это легко и интересно или скорее напряжённо и нервно?
- Кураторство - сложная история, куратор - это не всегда тот, кто готовит выставку "под ключ" - всё полностью от начала и до конца делает. И это не всегда креатив, ты можешь быть куратором, но меньше придумывать и фантазировать, а больше администрировать. Среди наших успешных проектов, к кураторству которых я была причастна, но над которыми работала целая команда, могу вспомнить нашу юбилейную выставку в 2021 году "100 и 30. Музей и Фрумгарц. Искусство и Омск". Там креативила вся команда, к нам присоединился Евгений Груздов, который сейчас работает в музее изобразительных искусств им. М. А. Врубеля, а до этого занимал должность в "Искусстве Омска", на которую после пришла я. Мы там попытались соединить два юбилея: музею исполнялось 30 лет, и 100 лет со дня рождения Михаила Фрумгарца. Это один из самых известных омских фотографов и одна из самых ярких наших коллекций, с которой в своё время начался фонд фотографий и негативов: город приобрёл их у Михаила Иосифовича и передал в музей. Его коллекция посвящена изменениям города на протяжении полувека и деятелям художественной жизни. Это фотографии художников второй половины XX века, репортажи с выставок, какие-то внутренние мероприятия Союза художников. Он работал фотографом в департаменте архитектуры и градостроительства и при художественных мастерских, у него два таких основных вектора в коллекции. Мы попытались соединить: то есть у нас было два нарратива. Мы сделали параллельную развеску фотографий, например, если это блок про город, то каждую фотографию сопровождал идентичный ракурс, вид, созданный художником, живопись, либо графика. Это было очень классно с той точки зрения, что мы показали этот общий взгляд: несмотря на разность способов творения у фотографов, живописцев и графиков, они отмечали одинаковые моменты, например, ракурс или цвет. Это соответствует одной из наших определяющих концепций, над которой мы работаем все 30 лет, - "дух места", и показывает, в чём она проявляется, и как её видно в изобразительном искусстве. Она заметна через типическое, через повторы. Мы привыкли к тому, что в творчестве, в искусстве важна уникальность, а здесь наоборот - то, что совпало, классно, это значит, что не один творец изобрел что-то своё, а они все чувствуют что-то, видят общие ракурсы жизни и красоты.
Я больше люблю культурологические выставки, когда ты идёшь не обязательно от материала, можешь поставить во главу угла концепт, иногда и вовсе - придумываешь выставочную гипотезу и её проверяешь материалом. Такие для меня, например, наши проекты на "Ночи музеев". Почему мы так это любим? Наверное, мы ещё не наигрались в эту игру, в отличие от других музеев, которые уже давно участвуют в этой акции и концентрируют свои силы на программной части, на что идёт зритель. Мы же пытаемся какие-то свои правила устанавливать, потому что хотим сделать выставку и всем рассказываем, что выставка - это главное и самое интересное на "Ночи музеев" у нас. И здесь наконец-то можно похулиганить и выйти за рамки локального контекста. Мы сейчас работаем с художниками больше, чем со своими фондами, и для нас эта ночь - возможность раз в год показать фонды в большом объёме. А ещё это возможность проверить нашу коллекцию на соответствие каким-то глобальным трендам. Самый яркий пример - это когда мы выбрали темой "Лабиринт искусства, или Искусство лабиринта", мы пытались выстроить всю историю искусств, начиная от первобытного и заканчивая современными течениями, через собственные фонды. Омское же искусство всегда говорило: "Я - мощное, я - полистилично, я - про всё". И вот мы решили это проверить, попытаться найти разные стили, разные эпохи в омском искусстве, и нашли. Мы всегда подходим к этому с опаской, потому что никогда не знаешь, чем ответит тебе материал, и всегда классно, если всё получается. В этот раз мы убедились, что омское искусство про многое и может вытянуть глобальные темы.
- А какие интересные проекты в планах?
- Этот год у нас - год больших дуэтных проектов. Мы попытаемся поиграть в парные истории и показать художников, которые близки по разным параметрам. Например, из ближайшего - у нас идёт выставка Анастасии и Натальи Гуровых. Это мать и дочь, представительницы известной в городе творческой династии, обе работают в графике, но абсолютно по-разному. У них красивые даты ещё в этом году, так совпало, у дочери и у мамы. И нам захотелось посмотреть на то, как близость в творческом и личном плане проявится в выставке. Это попытка через диалог выйти к тому, что в каждом из них уникально, а что схоже. Попробуем такую игру в этом году.
- Как вы можете с точки зрения культуролога описать наш город, его сильные и слабые стороны?
- Вопрос о духе места?
- Да.
- Омск - это странное такое место. С одной стороны, у города до сих пор есть ещё какие-то амбиции столичные, а с другой стороны, например, то, что все хотят покинуть Омск, мне кажется, это тоже такой тренд, навязанный самим городом. То есть, это не то, что мы все такие хотим скорее покинуть Омск или наоборот, сжав кулачки, пытаемся во что бы то ни стало здесь остаться. А это какая-то такая изнутри исходящая история, вопрос: как жить в городе, который все хотят покинуть, как его любить? То есть Омск как будто всё время какой-то недолюбленный, у него какой-то комплекс недостоличности. И город в это играет с нами, всё время требует новых и новых оснований для некой общей внутренней аргументации его любить и не покидать. Плюс у Омска есть какая-то пограничность. Мы такой фронтир в некотором смысле, как на Диком Западе, когда покоряли Америку, Омск - это тоже какая-то пограничная зона всё-таки: мы и недостепь и недогород. Степное начало тоже в нас проявлено, есть в нас какая-то непривязанность, незаземлённость, присутствует в нас какой-то полукочевой аспект.
- А если говорить не как культуролог, а как простой человек: за что вы любите Омск?
- Всегда сложно описывать, за что любишь. Конечно, есть много вещей, которые меня в этом городе держат, которые я в этом городе ценю и люблю. Омск мне отчасти близок по какому-то внутреннему ритму. В каком-то мегаполисе, активном очень городе я, наверное, себя не вижу. Здесь, может быть, иногда бывает слишком медленно, но это не критично. Это просто такое место, где дом, где ты никому ничего не должен. У меня был недолгий опыт переезда в Питер, и, когда я вернулась, я прямо выдохнула. Я всегда была влюблена в Питер, он классный, там много мест для прогулки и даже воздух другой. Но возвращаешься в Омск и понимаешь: "Я здесь каждую собаку знаю". У меня в городе есть какие-то места силы. Например, район, где был музей на Куйбышева, я туда прихожу и могу просто походить, погулять, сходить в какие-то магазины и чувствую, что получаю энергию, которую не найти в других локациях. Я родилась и выросла в 16-м Военном городке, это тоже моё место силы, я прямо даже чувствую, в какой точке карты я попадаю домой и мне спокойно и хорошо.
- Вы успеваете чем-нибудь увлекаться кроме своей работы?
- С хобби у меня проблема, это сложно (смеётся). Когда есть свободное время, хочется его посвятить именно отдыху. Я увлекаюсь кино, в студенчестве у меня была прямо эпоха киноклубов. Последнее, что мы делали, это в "Славе" с моими одногруппницами по магистратуре - вели клуб с 2013 по 2019 год. В кинотеатре есть линейка "Искушение кино", и они придумали эту киноклубную историю, такой дискуссионный формат, но популярный. Нужно было не грузить каким-то тяжёлым анализом фильма, это не предполагало длинного обсуждения: люди пришли на показ и ещё у них есть полчаса поговорить. Большая часть нашей работы заключалась в том, чтобы помочь людям понять что-то про фильм, встроить в обсуждение ненавязчиво какие-то темы и дать желающим высказаться. У меня сейчас есть коллеги, которые разделяют со мной этот интерес, мы даже иногда думаем, что можно было бы в музее сделать какой-то курс про кино, но нам на всё не хватает сил и времени.
- Слабая сторона - я часто отношусь к вещам, к которым не стоит относиться серьёзно, серьёзнее, чем надо. Я по гороскопу Рак, и здесь я начинаю верить в гороскопы, потому что есть и какая-то самокритичность и какое-то самокопательство. Нельзя назвать это однозначно слабой стороной, но для меня это болезненно и неприятно, потому что как критикую себя я, не критикует меня никто. Если я допускаю ошибку, я застреваю в руминации - у меня присутствует момент постоянного прокручивания какой-то ситуации в голове, вроде как ты уже переживал её множество раз, но всё никак не можешь отпустить, и я даже не знаю, как наступает момент, когда успокаиваешься.
Если говорить о сильных сторонах, то тот же самокритик не даёт застаиваться. Тут главное - поймать баланс, не уйти совсем на дно и продолжать двигаться вперёд. Я люблю людей, это, мне кажется, тоже позволяет работать и развиваться и как человеку, и как профессионалу, потому что поиск в людях чего-то хорошего, построение диалога тебя тоже всегда наполняет, ты что-то отдаёшь и что-то получаешь взамен.
- Героем романа какого писателя вы могли бы быть?
- Отвечу так: мы с коллегами как-то обсуждали, кто больше любил в детстве какую книжку, было всего два варианта: "Преступление и наказание" и "Война и мир". Для меня это Достоевский, его чернуха русской жизни и какое-то романтическое смятение мне ближе, чем возвышенный мир Толстого.
- Что для вас красота?
- Я считаю, что "красота в глазах смотрящего", это для меня однозначно, точно и то, во что я верю всегда. Ты сам как субъект можешь всё наполнить смыслами и красотой. Красота - это свет, смысл. Это для меня не только эстетическая категория, это всегда больше, какая-то цельность и не всегда визуальная гармоничность. Красота - это то, за чем мне интересно наблюдать долгое время.
- Что вы больше всего цените в людях?
- Юмор. Из этого следует такая несерьёзность отношения к жизни. Мне этого не хватает где-то, и я пытаюсь это искать и ценить в других людях. Очень люблю с ограниченным кругом близких людей похулиганить, подурачиться, быть несерьёзной, вытворять какую-нибудь весёлую дичь.
- Что для вас счастье?
- Счастье для меня не какая-то конечная точка или зафиксированное состояние. Нельзя быть всегда полностью счастливым, попасть в это состояние и оставаться в нём долго невозможно. Это какие-то едва уловимые моменты типа 25-го кадра. Ты просто живёшь свою жизнь, и этот "25-й кадр" может быть совсем коротким, может - чуть длительнее. Но в любом случае, в широком смысле, человеку важно ощущение тотальной наполненности - не только в пиковые эмоциональные моменты, а каждый день.
Фото: Елизавета Медведева
