Как КВН способствует появлению новых кадров в индустрии мюзикла? Как на скелет роли актёры наращивают "мясо и правду"? Почему мы так хотим подпевать некоторым персонажам? И в чём сила парадоксов в рамках музыкального театра?
С этими вопросами сегодня разбираемся с артистом, что играет в мюзиклах "Суини Тодд, Маньяк-цирюльник с Флит Стрит" (18+) (Тобиас) Театра на Таганке, "Вий" (12+) (Тиберий) компании Stairway lab и оперетте в постановке Алексея Франдетти в Московском театре оперетты "Весёлая вдова" (12+) Александром Шарабариным.
Александр Шарабарин
- Мало света тут как-то, не кажется?..
- Любишь софиты?
- (смеётся) Да.
- Александр, для тебя мюзикл - это какие три внутренних состояния?
- Полёт. Сопереживание. Любовь. Потому что все самые интересные спектакли, конечно, про отношения между людьми. А отношения между нами - это чаще всего любовь или нелюбовь.
- А не слишком ли много уже этого чувства на сцене?
- Наш зритель любит истории про любовь, про красивую любовь - это топором не вырубить. На Западе, мне кажется, чаще делают уклон в социальный, политический подтекст истории - тот же "Чикаго", "Кабаре". А у нашего зрителя прям потребность! Потребность в сказке, потребность в высоких чувствах, когда ты на разрыв аорты хочешь кричать: "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!". Желательно, чтобы об этом пели. Красиво!
- По-французски?
- Да! Почему у нас в Театре оперетты французские мюзиклы вошли в своё время в такой странный большой оборот? Потому что они в первую очередь про любовь. А нашим людям её всегда не хватает. По этой же причине в спектаклях, где любовью, казалось бы, и не пахнет, это чувство нарочито выдвигают на первый план, и это работает. Мюзикл - это провокация на влюблённость, а наши инструменты - вокал, танец.
- Как артисты учатся играть любовь?
- Сыграть сложно. Вы реально должны любить в этот момент. Пусть как партнёры, но любить. Нужно находить детали, которые вас друг в друге цепляют: глаза, ямочки на щеках, пальцы. Обязательно делать это обоюдно, потому что если ты "любишь", а партнёрша - нет, то химии не произойдёт. А эти реакции должны чувствоваться даже на банальном уровне: он посмотрел на неё, она посмотрела на него, - вы смотрите друг другу в глаза! И они должны быть не стеклянными, вы должны начать тонуть друг в друге. Чувственный прыжок всегда нужно доводить до конца. По крайней мере, я стараюсь так делать (улыбается).
- Насколько я знаю, ты не так давно окончил ГИТИС, факультет музыкального театра, давай к самому началу улетим сейчас: откуда это желание и любовь к театру, к музыкальному театру?
- Знаешь, я в пять лет посмотрел КВН! (смеётся) И мне очень понравилось: шутки шутят, истории рассказывают, поют. В 6 лет я посмотрел "Голубую камею" (12+) Кима Брейтбурга, а потом ещё рок-оперу "Иисус Христос - суперзвезда" (12+), и это было подряд. Я тогда уже учился в музыкальной школе и начал участвовать в каких-то маленьких постановочках.
- А что тебя шестилетнего захватило в "Суперзвезде"?
- Музыка и история, все эти рокерские запилы! Понятное дело, что у нас в Железногорском театре оперетты рока сильно не было, но грубые ритмы и рифы на эмоциональном уровне тебя не просто цепляют - они хватают! Ты видишь, что Иисус черту невозврата проходит - ты настолько погружаешься в это! Ты плачешь, ты сопереживаешь, ты хочешь ему как-то помочь и поэтому подпеваешь. И после этого ты уже ничто не можешь полюбить сильнее, чем музыкальный театр.
- В том же возрасте самые запавшие тебе в душу сцены разыгрывал дома?
- Прости Господи, я театр дома построил! Я мучал родителей тем, что ходил и пел. Я взял коробки от холодильника, игрушечную палатку (на ней был Винни Пух нарисован), из бабушкиных классных залежей костюмы создавал. Старые тряпки шли на декорации, покупал специально цветы для определённых сцен - всё серьёзно, между прочим. В своём "супертеатре" играл много: и "Иисус Христос - Суперзвезда", и "Все псы попадают в рай" (6+) - какая же там музыка классная! Короче, включал телевизор и не мог сидеть на месте, в момент комната превращалась в актёрскую площадку. У нас ещё сервант в комнате стоял с отражающим стеклом, и вот я перед ним, как перед огромным зеркалом, работал сам на себя. Думаю, именно перед ним случились мои первые актёрские находки.
- И в подростковом возрасте всё стало только серьёзнее?
- Конечно! Я в сети начал спектакли разные смотреть, а потом в творческий лагерь ездить. Мы там делали детскую версию "Монте-Кристо", "Моцарта", "Анны Карениной" - это очень сильно развивало.
- Не могу не спросить, в театре на этюдах приходится работать? Или после института открещиваетесь от них?
- Ой, это всё от режиссёра зависит. Алексей Борисович Франдетти, когда работает, уже знает, что мизансценически хочет видеть. Но иногда приходит и говорит: идите, сделайте мне красиво. Но это редкость (улыбается). А вот Нина Чусова, например, работает этюдным методом, накидывая вводные: "Это же подросток - нужно сыграть через такую… наркоманско-подростковую ломку. Давайте попробуем. А вот здесь из него вырывается зверь". Работаете, и каждый результат - это неуловимое чудо. Я, например, люблю, чтобы моей роли дали схему, и я уже её наполняю смыслом. Она обрастает моим мясом и правдой. Мне близка система координат, которую нам указал Чехов: сначала внешнее и потом только копаем внутрь. Вот результат этой работы, как мне кажется, лучше всего попадает в зрителя.
- Когда шагаешь на сцену, ты в этот момент в герое или "мирские" мысли проскальзывают?
- Господи, зацепить бы зал!
- В мюзикле даже быт музыкален, а воплощать его трудно внешне?
- Мы по своей природе существуем вне музыки: ходим, едим, пьём - это абсолютно немузыкальные действия. Поэтому учиться в первую очередь нужно музыкальной пластичности, жить и действовать под музыку. Ведь музыка с хорошей драматургией вам скажет всё. И даже больше, чем режиссёр. Выразительность с синхронизацией в музыке - это важно, в этом вся жизнь!
- То есть установок постановщика мало?
- Смотри, мы работаем в жанре формы. Музыка задаёт форму, танец задаёт форму, а я в этот момент должен жить внутри этого. С одной стороны - формула, с другой - ежесекундная эмоция. Вот такой вот парадокс.
Музыкальный театр - вообще место парадоксов. Ты вот смотришь в зал и четвёртую стену не ломаешь - говоришь сам с собой; ты добрый персонаж, хочешь, чтобы мир цвёл и пах, но для этого устраиваешь резню. Парадоксы! Из них состоит любая роль, на них строятся конфликты.
- Расскажи, а как ты в ГИТИС поступил?
- Я ходил в разные институты, мне говорили: "Вам в ГИТИС". Я ходил на разные кафедры ГИТИСА, мне везде говорили: "Вам в музыкальный театр!" И вот на мне с 9 лет написано: "Я АКТЁР МЮЗИКЛА". Да, я был "прокачанный" железногорским Театром оперетты. С 9 лет я там занимался и выступал, а в 11-м классе готовил программу, заточенную под мою органику.
- Как её опишешь?
- Из меня сложно выветрить подростковую романтику (смеётся). И визуально - я как подросток, и шило ещё осталось, поэтому гиперактивный на сцене. А на поступлении показывал себя как разнопланового героя: лиричного, активного, комедийного. Читал Пушкина "Признание" (до сих пор на кастингах использую). Пел, конечно, "Гефсиманию". Её вообще, получается, всю жизнь готовил. И вот пою четыре строчки, меня останавливают и говорят: "Ну давайте поговорим о вашем будущем - идите на конкурсные туры".
- А ведь получается, паники "не поступлю" нет, если люди вокруг в тебя верят, а посторонние напрямую говорят: "Вам в ГИТИС"? Тяжело ли доверять?
- Это такая штука… Пятьдесят на пятьдесят. Ты маленький мальчик 18 лет, который приехал в большой город, и пытаешься хоть куда-то приткнуться и понять, чего ты стоишь. Но вера - это часть профессии. Это твоё органическое существование в мире с верой в предлагаемые обстоятельства. Говорят: "Саш, ты талантливый парень, ты сможешь". Что ещё сделать, как не поверить?
Фото: Юлия Губина, скриншоты Musical Universe
