OmskZdes.ru

Статьи • 28 мая 2012, 14:25

"Три сестры" третьей Академии

Автор: admin2@omskzdes.ru

 

Фестиваль Академия завершает знаменитая постановка Льва Додина "Три сестры". читать далее...

 

Фестиваль Академия завершает знаменитая постановка Льва Додина "Три сестры".

В ХХ веке главной пьесой был шекспировский «Гамлет» (Мейерхольд острил, что на его могиле придется написать: «Здесь лежит актер и режиссер, не сыгравший и не поставивший «Гамлета»). На сломе тысячелетий, похоже, режиссерской пьесой-мечтой стали чеховские «Три сестры». Спектакль Льва Додина в Малом драматическом театре входит в круг спектаклей-высказываний, спектаклей-исповедей, среди которых мхатовская премьера 1901 года, постановки Немировича-Данченко, Анатолия Эфроса, Петера Штайна, недавние спектакли Эймунтаса Някрошюса и Петра Фоменко. Долгий, растянувшийся на десятилетия диалог с Чеховым (Лев Додин ставил «Вишневый сад», «Пьесу без названия», «Чайку», «Дядю Ваню»), похоже, подошел к своему финалу-кульминации. Когда-то Иосиф Бродский дал свое определение любви: «покуда я был с тобою, я видел все вещи в профиль». Главное потрясение от встречи с новыми «Тремя сестрами» — незнакомый ракурс знакомого мира. Дом Прозоровых увиден в спектакле МДТ с тем чувством кровного родства, но и отдаляющей исторической дистанции, с каким было увидено Пекашино в «Братьях и сестрах».



Офицерские мундиры, шинели, фуражки (для подготовки спектакля приглашен специальный военный консультант). Тяжелые дамские шубы и пальто, отороченные каракулем (в чемодане на антресолях родительского дома хранилось такое прабабушкино пальто). Смешные шляпки. Негнущиеся платья. Усы и бороды мужчин. Гладко убранные женские головки. Часы вызванивают мелодию популярной французской шансонетки Tha та rа boum die! Ее русский вариант напевает Чебутыкин: «Тарара…бум…бия, сижу на тумбе я, и горько плачу я, что мало значу я…»
Выстроенный сценографом Александром Боровским фасад дома Прозоровых то бесшумно наезжает на авансцену, то плавно скользит назад в глубину. В пустых окнах, как в рамах, застывают персонажи спектакля, вглядываясь в темноту. Дом прозрачен — все как на ладони. Сестры с помертвевшими лицами наблюдают за брачной декларацией смешного толстяка-мальчишки Андрея. Наташа слышит все шпильки и гадости, которые говорятся в ее адрес. Преданный муж Кулыгин то и дело наталкивается на обожаемую Машу в жарких объятиях подполковника Вершинина.
Чистая кантилена чувств то и дело рвется от грубых прикосновений шершавой жизни. Цельная, чистая Ирина в крепких объятиях Соленого вдруг испытывает минуту чувственного опьянения, а потом раненым животным стонет: «В Москву, в Москву, в Москву», — ненавидя и себя, и его. Привкус стыда за «счастье урывочками» мучает и великолепного Вершинина, и измученную Машу. Беспрерывное самоедство отравляет душу доктора Чебутыкина: кажется, вы физически ощущаете, как ворочаются в его мозгу тяжелые отравленные мысли…
Для Чехова счастливый человек — всегда морально подозрителен. Среди персонажей «Трех сестер» себя счастливицей называет только старуха нянька, предовольная своей казенной комнаткой с казенной кроваткой… И жалкость этого крошечного счастья сливалась с надсадной тоской и болью, звучащими в каждом из персонажей (пожалуй, впервые так ясно звучит достоевский «надрыв» в чеховских героях).
В истории «Трех сестер», как она прожита в МДТ, нет виноватых и нет победителей. Волоокая Наташа мается в пустоте, безуспешно пытаясь заполнить ее хотя бы самоутверждением хозяйки дома. Трет плохо работающее сердце Андрей. Мертвенно- бледно под каракулевой шапочкой лицо Ольги.
Над домом Прозоровых сгущаются сумерки. Каждый полон своей тревогой, отчаянием, предчувствиями… И расставания — одно за другим — все отчаяннее и опустошительнее… Прижав к себе Машу, Вершинин шепчет ей и себе что-то необязательное, ненужное и отдает любимую женщину прямо в руки постылого мужа… Безнадежно вглядываясь в Ирину, просит сказать ему хоть «что-нибудь» знающий о своей обреченности Тузенбах…
В 1922 году Станиславский писал Немировичу-Данченко о том, что «Три сестры» Чехова устарели, что после революции и Гражданской войны конфузно играть, что офицер уходит, а его дама остается. На сломе тысячелетий, мы, похоже, заново открываем для себя ужас одинокого человека, безнадежно вопрошающего молчащие небеса: «если бы знать… если бы знать…»



 

Постоянный адрес страницы: https://omskzdes.ru/articles/20387.html