Статьи • 25 октября 2012, 15:52

Сергей Сочивко

Автор: Екатерина Криль

О том, как разукрасить реальность и мрачные коридоры власти, о портретах на заказ и "заказухе" в критике, о времени, когда шашкой махать надо, а когда и морду бить, а также об усах, которые и в армии признавали национальной гордостью.

- Сергей Евгеньевич, давайте с Вами договоримся о терминах. Вы рисуете или пишите?

- Пишу, а скорее даже сочиняю. Я писатель, рассказчик, живописец и рисовальщик одновременно. Хотя карандаша и бумагу вы в моей мастерской не найдете. Я не график, слишком скучно видеть мир в черно-белом цвете. Когда ребята составляли мой сайт, то предложили интересную "фишку": все картины на сайте появляются в черно-белом варианте, но стоит только подвести к ним курсор мыши, как все они оживают. В одном из своих интервью я сказал, что часто приходится работать с архивным материалом, а поскольку все работы идут в черно-белом варианте, процесс запуска цвета становится очень интересным. Это мое кредо. Я не являюсь классический живописцем в том понимании, которое существовало раньше. Также не пишу этюды с натуры, иногда достаточно просто выглянуть в окно - я вижу и запоминаю этот мир. Вы, наверное, и сами обратили внимание, какой прекрасный вид открывается из окон мастерской. Замечательная панорама нашего города, прекрасное небо - все это является для меня источником вдохновения. А как меняются цвета! Я оживляю тот старый черно-белый мир. Я и сказочник, и лубочник - все сразу.

- Есть ли что-то в слове "рисую", что вам не нравится? В этом больше дилетантского?

- Нет, просто это не мой мир, не мир линий. Хотя в свое время я рисовал много театральных эскизов. Было время, когда я делал много дружеских шаржей. Но к ним тоже нужно серьезно подготовиться. Вначале делается заливка акварелью, потом используются тушь и перо. Я это делал и делаю с удовольствием. Пишу и сочиняю одновременно - работая, я нарушаю все правила.

- Вы пишите картины, на которых есть лица. А доверяли ли Вы кому-нибудь писать или рисовать свой портрет?

- Не так давно мой коллега, друг и бывший студент Дмитрий Калинин написал мой портрет. Я там слишком стройный получился. Он меня, наверное, пожалел и решил немного приукрасить (улыбается).

- Это был единственный раз, или случались еще попытки? И вообще как Вы к этому относитесь? Картина пропускается через душу художника. Неужели, она Вас не покорила?

- Почему же? Получился очень хороший портрет, написанный в хорошей живописной манере, все присутствует, есть живописные сходства. Просто там я получился немного стройный. Было лето, на мне была футболка, которая довольно сильно все обтягивала, поэтому мы решили, что руки нужно положить на живот, чтобы скрасить все недостатки. А вообще в моем творчестве присутствуют автопортреты. Если вы знакомы с моими работами, то во многих картинах можно найти меня. Я с легкой руки Георгия Петровича Кичигина лет 15 назад в некоторых картинах начал принимать себя. Он мне сказал: "Путь искусствоведы мучаются и думают, что бы это могло значить". Поэтому во многих картинах вы можете найти меня: то я где-нибудь в фесочке арбузы продаю, то где-нибудь с пышнотелой дамой гуляю по старому Омску. Есть автопортреты, на которых я изображен со своей некогда любимой собачкой по кличке Чуня.

- Скажите, а сколько картин Вы написали за всю жизнь? Ведете такие подсчеты?

- Нет, Таня, я этим не занимаюсь. Есть глубоко организованные художники, у которых все просчитано и пронумеровано. Завидую этим людям. Например, есть Женя Дорохов, который собирает свои дипломы и помнит все выставки, в которых принимал участие. Я отношусь к этому достаточно пренебрежительно, на это просто нет времени, да и в какой-то мере я просто неорганизованный человек.

- Я знаю, что Вы служили в армии и даже там занимались искусством.

- Я полгода работал в клубе художником, а потом мне надоело писать соцобязательства за весь полк на металлических листах маленькой кисточкой нитрокраской. Можно надышаться так, что и до токсикомании недалеко. И я попросил отправить меня на стартовый расчет, лучше я буду сбивать самолеты. Благо служил в войсках противовоздушной обороны, теперь это уже рассекреченный 200-й комплекс.

- Во время службы вы рисовали что-то для себя?

- Поскольку я был заместителем командира взвода артиллерийской ремонтной мастерской, меня на старт не поставили. Сразу выдали мастерскую, где я занимался чеканкой, резьбой по дереву, изготовлением различных поделок, которые дарили полковникам, подполковникам - всем, кто приезжал проверять, как мы несем службу. А вообще я был начальником караула, поэтому помнил номер своего автомата лет до 45, а вот сейчас забыл.

- Сергей Евгеньевич, скажите, когда у художника больше вдохновения - в юности или в зрелости?

- Писать хочется всегда, только по-разному. Со временем меняется отношение к своей работе, меняются симпатии. В юности ты хочешь работать до какого-то остервенения, а сути не понимаешь. Самое главное найти свой собственный мир и путь, по которому ты идешь. Я до сих пор открываю этот мир. До обеда учу студентов, а после этого прихожу в мастерскую и учусь сам. Этот процесс бесконечен, поэтому качество разное. То, что было в юности, это метод проб, ошибок и поисков самого себя. Надо же найти собственный мир красок и образов, в котором тебе очень уютно. Бывает ведь и плохо на душе, и радостно, а это все потом находит отражение в картинах. То есть процесс сочинительства от задумки до финала.

- На своих картинах Вы приукрашиваете реальность. Почему так происходит? Проза жизни вам менее интересна?

- Для того, чтобы увидеть прозу жизни достаточно вечером включить телевизор. По-моему эта проза жизни уже всех достала. Не хочется скатываться до уровня какой-то пошлятины. Поэтому и ухожу в мир своей сказки. На этом этапе людям нужно успокоиться и поверить в себя, для того, чтобы жить дальше. Мы не такие уж Иваны, не помнящие родства. Стоит вернуться к своим корням, посмотреть на тот город и мир, в котором ты живешь, немного другими глазами. Человеку на душе теплее становится, он раскрывается, начинает улыбаться и больше не станет смотреть на страшные цифры стоимости ЖКХ.

- Что Вас больше всего вдохновляет?

- Все. То место, в котором я живу. Я живу сегодняшним днем, а состояние природы и грозовое небо могу перенести на 120 лет назад. Небеса ведь над Омском гуляли такие же. Иртыш хоть и был более полноводным, но цвет реки остался тем же. И заасфальтированные улицы были просто пыльными, грязными и очень хорошо унавоженными большим количеством конных повозок, которые ездили по городу. А я, как тот волшебник из сказки, сгребаю этот асфальт и по пыльным улицам в своих сапогах гуляю. А потом пришел домой, почистил сапоги и вернулся в мир реальности.

- Как Вы чувствуете, Ваше творчество понимают, разделяют множество людей?

- Да, много таких. Есть и те, кто мое творчество на дух не переносит, но это нормально. Есть, кто конкретно гадит в мой адрес. Раз существуют враги, значит, что мы что-то из себя представляем. Как говорил Никита Сергеевич Михалков, если на тебя лают собаки, то ты по-прежнему крепко сидишь в седле.

- А критика Вас задевает?

- Критики как таковой на сегодняшний день, что самое обидное, и нет. Просто есть определенный заказ, кому пропеть "аллилуйя". А вот настоящей критики того, что происходит в нашей жизни, того, куда мы катимся и к чему придем, - нет. Ну а финиш шабаша моих любимых постмодернистов, думаю, мы видим. Двадцать пять лет назад, когда только открылись шлюзы и это все полезло со всех щелей, я кричал: "Караул, это не мой путь, не мой мир!". Я русский художник и не стесняюсь этого. Мой мир - мир лубка, фантазии, карнавала, уважение опыта предков, семья. Откуда мы родом? Неужели я забуду песни, которые пели мои дядюшки и тетушки, те сказки, что рассказывали мне бабушка и дедушка? Разве я должен отказываться от такого мира? А мы про все забыли, не знаем ни одной песни, никто не умеет играть на гармошке. Нам "трын-дын-трын-дрын" споет товарищ Кадышева, да? Когда она в кокошниках что-то мурлыкала, это было забавно, но она же сейчас строит из себя великую эстрадную певицу, а это уже китч. Все эти Басковы, пучеглазые Киркоровы просто достали со своими исповедями. Еще туда Борю Моисеева нужно присоседить. Нет больше в нашей стране никаких других проблем, кроме как обсуждать этих пучеглазых геев: как они там плачутся, как им плохо. А ты спой хорошее что-нибудь, как Муслим Магомаев пел во времена моей молодости. Думаю, до сих пор, услышав его песни, мурашки у всех пойдут по спине. Вот ведь голос был! И не надо было поющих стрингов рядом, чтобы привлечь публику, так ведь?

- Вы упомянули в разговоре свою семью, а каково это - жить с художником? Какой у Вас дом, и есть ли в нем место творческому беспорядку?

- Очень тяжело жить с такой личностью, как я, признаюсь сразу (улыбается). Если на публике мы себя еще как-то сдерживаем, то дома бываю даже где-то и жесток. Я ведь живой человек, так же испытываю чувство усталости, огорчений. Но дома должно быть хорошо, должен чувствоваться уют, должно вкусно пахнуть - покушать мы все любим. И это у нас есть. Художник здесь добытчик, обеспечивает всем. Дом - это святое, то место, куда человек приходит со своими переживаниями. В мастерской он созидает, а здесь может протянуть ноги у телевизора и посмотреть по кабельному "Мир планеты" или что-то в подобном роде.

- Говорят, что художник должен быть голодным. Что Вы видите в этой шутливой фразе, согласны с ней или нет?

- Только одно вижу: творческий человек должен быть голодным до состояния труда и творчества как такового. Если ты голоден в прямом смысле, то ты не профессионал. То, что ты мажешь, никому не нужно, вот и все, господа! Или же в 28 лет исписаться и работать официантом, как один наш коллега, подающий надежды, звезданутый художник. Он работает официантом, значит, все сказал. Поэкспериментировал и бросил. Я отношусь к своей профессии очень серьезно, потому что есть школа, которую не имею права предать, - Пензенское художественное училище, академическая школа. Ей 118 лет, она стоит на российской земле. Мне очень приятно включать канал "Культура" и видеть там знакомые морды ребят, с которыми учился. На днях было открытие выставки скульптуры (а в Пензенском училище я начинал именно со скульптуры) в Москве, смотрю - Витька Коренев. А театральные художники? Ольга Веревкина (заслуженным художник РФ, главный художник театра кукол "Арлекин", лауреата Национальной театральной премии "Золотая маска" - прим. ред.) - моя одногруппница, с которой вместе я учился в Пензе. Она была миловидненькая блондиночка, впрочем, она и сейчас красивая, статная и умная женщина. Так ее муж Саша Веревкин тогда прогундел все уши, что Омск - самый чудесный город, где самые чудесные девушки, самые красивые улицы и самое вкусное пиво. Он очень огорчался, когда мы с ним спорили. Вот и свершилось: она приехала сюда, а через год и я сюда перебрался. И не каюсь в этом (улыбается).

- А не хотелось вернуться?

- Знаете, Пенза - очень хороший, уютный городок. Там хорошо жить, получая пенсию и имея приусадебный огородик где-нибудь. Но поскольку город маленький, там нет шевеления бизнеса. Художнику там существовать сложно. Они все живут за счет того, что возят в Москву свои картины и там реализуют их.

- В интервью Вы часто говорили, что работаете не ради денег. Есть ли у Вас такие картины, которые никак не продаются, мимо которых люди просто проходят мимо. К таким своим полотнам Вы теряете интерес?

- Нет. Я ее просто отставляю на какое-то время. Дело в том, что большинство моих работ очень трудоемки, продавать их, извините, за какую-то копеечку вовсе не хочется. В них вложен труд нескольких месяцев: одно я пишу, второе задумываю, третье заканчиваю, четвертое начинаю - это бесконечный конвейер. Очень хочется писать заказы. Почему? Художник испокон веков жил от социального заказа, а на сегодняшний день его как такового, к сожалению, в государстве нашем нет. Считают, что художнику кушать не надо, кушать должны только хоккеисты, приехавшие к нам из Финляндии, благополучно бегающие за Омскую область, кушать должны московские стилисты и пучеглазые певцы, которых я очень "люблю". А вот все остальные подождут, на интерес поработают. При этом не надо платить за мастерскую, покупать красочки. Вы зайдите и посмотрите стоимость холста, материалов. Ужас! Одно могу сказать: отток из нашей профессии будет стремительный, останутся единицы. Это не то, что было в 90-е, когда художники пачками плодились. Я всегда своим покупателям говорю: "Вы приобретаете произведение, а оно живет на века, оно останется вашим прапраправнукам. Ничего не случится, если Вы только сами его физически не уничтожите". Поэтому здесь и цены другие. Любой автомобиль морально устареет, любой интерьер, любая элитная авторская одежда тоже изнашивается, а это - вечные ценности.

- Правда ли, что чем дороже картина, тем она лучше?

- Нет, это не так. Обыкновенный этюдик может сказать столько о состоянии цвета и природы, что милей его не будет. Я знаю много людей, которые коллекционируют именно простые прекрасно написанные этюды. А в Омске есть такие мастера. Прекрасно работают Геймран Баймуханов, Володя Бичевой был шикарным художником, Амангельды Шакенов красивые этюды пишет. У них есть проникновенные вещи, потому что контакт с природой существует. А я немножко другого плана художник. Я сочиняю этот мир, потому ко мне так и надо относиться. Я не иду в природу - там слишком много конкурентов. Выбрал свой особый путь, по которому иду. Кому-то это нравится, кому-то нет, но всегда говорил и буду говорить: первый критерий оценки работы - то, как на твои произведению реагируют дети. Они люди незамутненные, понимают все душой и сердцем. И не получили искусствоведческое образование (улыбается).

- И как реагируют?

- Очень хорошо! Улыбаются, смеются, любят рассматривать картины, высматривать какие-то детальки. Оно так и есть - за всем этим стоит не просто написанная картинка, а мое отношение к тому миру, в котором мы живем. Ведь он наполнен действием, в нем находимся мы с вами. Это то, к чему я призываю, во имя чего работаю. Мы не будем каких-то глобальных проблем решать, каждый понемногу создаст свою ячеечку, в которой будет световая гармония и гармония в жизни. Законы композиции, красоты вечны в любом деле: в человеческих отношениях, музыке, живописи, театре, даже в тех грязных тротуарах, по которым мы ходим, во всех этих загаженных скверах. Может, я, конечно, не понимаю чего-то, хотя я уже достиг того возраста, когда волну гнать смысла нет. Это то, с чем я живу, и не меняюсь согласно воле какой-то партии.

- Вы говорили, что в вашей мастерской не найти карандаша. Тем не менее, я вычитала, что ваш первый рисунок – "Ледовое побоище" - был сделан в пятом классе именно карандашом. Какова судьба этого рисунка, Вы его сохранили?

- Знаете, папа у меня был немножко простой человек, он такие вещи не хранит. Я сейчас, конечно, жалею, потому что, папашечка выбросил в овраг мои юношеские работы, которые я будучи студентом оставил в родном доме, а также огромное количество антикварных вещей, которые я собирал (бутылочки, скляночки, подсвечники) и оставил в сарае, уйдя в армию. Не сохранились они, к сожалению. Затем я очень много лепил, лепил из оконной замазки. Детство проходило в средней полосе, там очень интересная местность - столько отвалов и развалов, выходы глины, из которой я тоже лепил.

- Так почему вы не стали скульптором?

- По той же причине, по которой не стал графиком. Это не мое. Мир феерии, цвета, сказок больше расширяет диапазон. Хотя люблю и уважаю скульптуру, графику, преклоняюсь перед ней. Люблю и уважаю театральное искусство и то, чем занимается Ольга (Веревкина – прим. ред.). Я с удовольствием наблюдаю за этим и радуюсь тому, что так удачно сложилась судьба. А все почему? Потому что мы находимся в городе Омске. Мы - варяги, сюда приехавшие. Отсюда есть какое-то определенное непонимание, ощущение, что я немножко чужой в этом городе, потому что я, по большому счету, не выпускник школы худграфа.

- Это важно?

- Ну, для кого-то это важно. А вообще, какая разница, кто что окончил? Самое главное – кто кем стал. Мне до сих пор очень забавно: вот, господа местные художники, вы родились в этом городе, неужели вы ходили по этим улицам и вам было неинтересно, что было с этим городом 100-150 лет назад? Тут такие же казаки были, только они носили немножко другую форму, а состояние души одно. Я считаю, что Омск - граница степи, огромные просторы, чем-то напоминающие Кубань. Только на горизонте горы кавказские не светятся, а вместо Кубани Иртыш протекает. На Кубани берега покруче и климат помягче, виноград цветет в садах и огородах, а у нас дикие яблочки.

- Какой судьбы вы желаете своим картинам? Вам важно, в какие руки вы их отдаете, и отслеживаете ли их дальнейшую судьбу?

- Ну а как же! Это наши дети. Они будут продолжать жить. В этом преимущество нашей профессии. Музыканту не дали сыграть концерт - и не состоялось, актеру не дали сыграть роль – не состоялось, а художник волен написать картину и поставить ее. Я иногда говорю: где-нибудь курятник будут закрывать этой картиной, а потом мокрой тряпочкой грязь сотрут и скажут, какая хорошая вещь, а какой художник был! Это я так шучу. Но на самом деле мои работы уже живут своей собственной жизнью, во многих офисах, домах состоятельных омских граждан. Они ими гордятся. Но в омских музеях нет моих картин, там есть все, но моих картин нет.

- Почему?

- Это не у меня надо спрашивать, а у тех, кто работает в музеях, у искусствоведов. Мне самому это забавно сейчас. Мы подходим сейчас к трехсотлетию Омска, и как мы будем на это смотреть? Я не являюсь лауреатом губернаторских премий, даже не рассматривался вопрос об этом. Я никогда не был победителем конкурса ко Дню города. Не моя тема. Людям в комиссии я в открытую говорю, что им не доверяю, а они вот так вот потихонечку со мной счеты сводят. Ну и флаг им в руки. Я есть, уже бесполезно меня не замечать.

- Есть надежды, что сейчас ситуация изменится?

- Вы знаете, я как работал, так и буду работать. Просто чем дальше в лес, тем больше я уверен в своей собственной правоте. Сегодня я убеждаюсь, что не зря это говорил о том, о чем орал 20 лет назад: что меня перебить бесполезно, меня бесполезно переучивать, я такой, какой есть, и ценить не надо мои человеческие качества. Я с кем-то дружу, с кем-то общаюсь, а художник – это немножко другая стезя. Человек может быть сложный, конфликтный, но по делам его ведь надо судить.

- Вы сказали, что в музеях ваши картины не выставляют…

- Нет, я выставлялся в музее, и после этого я даже дарил им свои картины. Но после того, что сейчас, например, происходит в музее Врубеля, я на порог туда не вступлю. Там серой пахнет, понимаете? Я это в открытую говорю. Создан Музей искусства города, вы найдете там кого угодно, но Сочивко там нет.

- Ваши коллекции есть в частных коллекциях состоятельных людей, готовых заплатить миллионы за свой портрет. А где и как можно обычному жителю приобрести картину?

- Давайте будем реалистами, миллиона в Омске ни один художник не стоит. Это в «Авангарде» такие зарплаты и у шоуменов. Николай Басков, когда приезжает в Омск и поет под фанеру, миллионы получает. А омские художники никогда не получают таких денег. Удивительная ситуация. Пройдут вот эти двухтысячные годы, и что останется от нашей эпохи в музеях? Сходите и посмотрите, что хранится в музее искусства Омска, если моль еще не все почикала. Очень однообразная коллекция подобрана. Где эти подающие надежды великие художники, работы которых там хранятся пачками? Они что-нибудь доказали в этом мире? Нет! Значит, я прав.

- И все-таки, где ваши картины можно купить?

- Мелочи я предлагаю в Союзе художников, это дело сейчас там обсуждается. Еще раз повторю: я с радостью делаю на заказ картины.

А бывали заказы, от которых вы отказывались?

- Были. Я не пишу парадных портретов, это не мой мир. Бывает такое, я много переписал и генералов, но в непосредственной дружеской обстановке. У нас есть мастера парадных портретов, которые это сделают прекрасно. Давай что-нибудь с юмором, если у человека с юмором все в порядке. Типа портрета-шаржа. Где человек грибы собирает или где он на охоте. Но это, повторю, если человек, конечно, с юмором дружит. А без юмора мне неинтересно.

- А если Вам пообещают много денег?

- Ну, тогда, наверно, напишу, благо школа позволяет. Но это все равно немножко не мой мир. Просто жизнь меняется, и когда в нашей стране будет больше личностей, на которые можно будет обратить внимание, может быть, этой цветовой чехарды, которую я пишу, перейду к конкретно взятому человеку. Я этого не исключаю, я еще не такой пожилой художник, у меня все еще впереди. Может быть, займусь и портретом, но и здесь нужно свои струны держать. В век цифровых технологий не нужно добиваться портретного сходства, нужно закладывать какую-то изюминку. Пока идет через шарж и стилизацию.

- Сколько у Вас времени уходит на то, чтобы нарисовать картину?

- По-разному. Если вещь заказная и надо ее сделать к какому-то сроку, тогда я мобилизуюсь, могу и допоздна задержаться. Но минимум – это неделя. Пока делаешь подкладку цветовую, определяешь главные цветовые пятна, потом начинаешь работать над деталями, слушаешь музыку, пишешь и получаешь от этого удовольствие.

- Что слушаете?

- Хорошую музыку. Все зависит от настроения, я же человек сложный. Могу и классику послушать, и рэп – лишь бы хорошо было. Есть мелодии, ритмы - воспоминания юности, периода полового созревания, когда тебя тянуло к противоположному полу. Это же оставляет неизгладимый след в жизни мужчины! Вспомнил, усики закрутил: "Эх, были времена!". Потом уже наступает время взросления, это те же симпатии, как к творчеству того или иного художника. Взрослеешь сам – что-то в жизни меняется. Хотя уважение всегда остается в глубине души, но открываешь для себя новые горизонты, пополняешь копилку новыми знаниями.

- Я знаю, что российская политика Вас не очень вдохновляет, но Ваше творчество вдохновляет политиков: в правительстве Омской области висят Ваши картины, в здании министерств проходят выставки. Как так получилось?

- Помимо веселых грибных-ягодных вещей, где люди любят поулыбаться, я делаю исторические вещи, посвященные нашему городу, истории сибирского казачьего войска, истории города – места, в котором мы живем. Это оживляет, и многие люди говорят, что увидев эти картины в скучных коридорах, настроение повышается.

- Вам для этих скучных коридоров власти, которую Вы не любите, не жаль своих картин?

- Нет. Это же определенная визитная карточка, показывающая, что на омской земле живут такие жизнерадостные люди, как я.

- А в Ваших картинах бывает политический подтекст?

- Нет. Политика слишком скоротечна, а я не журналист. Я работаю на то время. 20 лет пролетят, никто и не вспомнит, кто и когда кукурузу сажал, кто читал "Малую землю". Так и эпоху Чубайса забудут очень быстро. Мы все равно будем жить в другой стране, я в этом не сомневаюсь.

- В другой – это в какой?

- Где перед законом ответственны все, где будут выборы, дебаты, где кандидаты на пост Президента будут выходить и задвигать своих оппонентов, найдут силы ответить Жирику, заткнуть Зюганова, ответить Миронову. А то, что это такое – милый и хороший, догадайся сам. Вот этого я не понимаю. Почему-то в Америке два взрослых человека обращаются к нации и ведут себе дебаты. Должен же я знать, за кого голосую. А когда нам ничего не обещают, так чего вы хотите от этой власти? Вы получаете то, что получили.

- Вы считаете, что в Америке здоровая ситуация?

- По крайней мере, там от того, кто станет президентом, жизнь в стране не изменится. Потому что там есть закон, выстраданный столетиями, а мы пока, к сожалению, живем в стране, где с приходом нового политического деятеля опять что-то переписывать начнут. Это же ненормально! Это мой взгляд творческого человека. Экспериментировать надо в творчестве – музыке, живописи, графике, на сцене театра, но не с народом. Он этого не заслужил. Весь двадцатый век над народом экспериментируют – то в колхоз, то из колхоза на вольные хлеба и в состоянии ошалелости.

- Но Вы верите в лучшее?

- Конечно. Иначе бы я не жил и не работал. А бежать мне некуда – я русский человек, и это моя страна, моя родина, ее создавали мои предки. Я действительно так думаю, это не то, что я хочу показаться добрым, пушистым и хорошим. Нельзя так относиться, нельзя издеваться над нашей советской геральдикой – это намек на ордена и медали, которые получали мои деды, воевавшие с 1941-го по 45-й год. Они спасли цивилизацию и мир на этой планете. И сейчас какой-то шалопай московский привез и показал… За такое издевательство морду бить надо. Это святыня, не трогайте. Придумайте что-нибудь новое. Вот это то, что, я думаю, прощать не надо.

- Вы казак и в начале 90-х были одним из основателей Союза казаков Сибири. Нрав у вас горячий?

- Горячий: голову оторву и потом пожалею. Это нормальное состояние души. В шашечном бою пленных не было, потом было уважение к раненым, к своим соперникам, врагам.

- Шашкой хорошо умеете махать?

- Можно, если надо ткнуть кого-нибудь (улыбается). Вон она висит. Дед говорил: без нужды не вынимай.

- Омская казачья жизнь Вас сейчас интересует?

- В этом я всегда старался держаться культурных традиций как таковых. Когда в стране рушится армия, какое место могло себе отвести казачество? На Кубани есть культурный казачий центр, его возглавляет Виктор Гаврилович Захарченко. Это бренд не только Кубани, но и всей России. Под ним подвязаны и конноспортивные школы, и воскресные школы. Это воспитание детей, а не то, чтобы сидеть атаману рядом с каким-нибудь политиком и ждать, когда тебе крошки перепадут с этого стола. Вот почему я и отошел от этих товарищей. Их штук 40 генералов по Омску ходит, они в свободное от работы время из консервных банок вырезают себе генеральские звезды, пришивают их на мундир. Многих спросить – они в армии не служили. Какой ты казак, если в армии не служил? Ты не имеешь права быть выборным. Их просто поставили на политику, это все очень неприятно и отбивает желание что-либо делать. Есть фанат своего дела Игорь Чумаков, у него есть ансамбль "Ермак", который в 90-е годы объезжал дедушек и бабушек по станицам, собирал песни сибирских казаков, издал сборник. К нему ходят казаки, репетируют, поют и несут свою маленькую пропаганду и светоч казачьей культуры в массы. А какая может быть воинская служба, если все прервано, если профессионалы нашей стране не нужны?

- Когда Геннадий Привалов стал единственным кандидатом на должность атамана Сибирского казачьего войска, говорят, его выдвижение вызвало в казачьем сообществе искреннее недоумение. Это так?

- Я сейчас вдали от этого. Генерал – не генерал, полковник или кто другой будет атаманом – мне это совершенно по барабану. Их все равно постараются поставить на службу. Только возникнет вопрос – а кто службу-то нести будет? Нет списочного состава в таком объеме, который нужен нашем государству. Компактное проживание казаков есть на Кубани, на Дону. Чисто коренных сибирских казаков сохранилось единицы, в основном в Омске живет пришлый народ – кто откуда.

- Не вызывает вдохновения…

- Ну, многие живы-здоровы, я сохраняю хорошее общение со своими товарищами, общаемся, но в политсоветах уже не заседаем, на Крещение или на Пасху рядом с губернатором свечку не держим. С кадетами понятно, они через год закончат, новую толпу пригонят в собор, а вы туда пожизненно ходить будете. Тяжелая ноша, да? Вот она – имитация национальной политики в действии: подержать свечку сзади властей в соборе, три каких-нибудь толстопузика, один из них в шинели, третий в тулупе, четвертый в камуфляжной форме. По форме разнобой, но если нет государственной службы, то снимите погоны. Есть государственная служба – значит, должна быть выстроена система отношений и прочее.

- Про ваши усы, наверное, спрашивают все кому не лень. Я тоже не могу удержаться. Скажите, Вы так же щепетильно к ним относитесь как герой Агаты Кристи Эркюль Пуаро?

- Усы есть усы. Эркюль Пуаро – это немножко их другой сферы, это западноевропейская культура, а я русский человек. У нас без усов нельзя было. Казак без усов – это босорылый, как говорила моя бабушка, с бабьим лицом ходит. С возрастом казак отпускал себе бороду, а когда уходил на первый срок службы, усики должны были быть обязательно, это всегда был предмет особой гордости. Например, на старых фотографиях не найдешь ни одного казака без усов.

- Сейчас не возникало желания расстаться с ними, что-то поменять? Тем более, что сейчас моды как таковой нет, а мужчина без усов выглядит моложе.

- Ну и прекрасно. Я же не Боря Моисеев, чтобы выглядеть моложе. Я и такой сойду (улыбается). Нельзя без усов. Мужчина я или кто? Я не старовер, но без усов нельзя. Я даже в армии в советские времена их не брил. До меня даже докапывался командир полка, кричал: "Товарищ сержант, сбрейте усы!". Я отвечал: имею право. "По уставу гарнизонной службы не положено". Говорю: там есть ссылочка – можно носить усы, если они являются национальной гордостью. "А ты у нас кто?" - "Я – казак!". Нельзя брить усы, они тогда будут мягкими и пушистыми, а если их постоянно подстригать, они будут, как у кота Васьки, топорщиться в разные стороны. 

Беседовала Татьяна Шкирина

Видеоверсию интервью смотрите здесь

Постоянный адрес страницы: https://omskzdes.ru/articles/20183.html